I
«Яндекс» везде. Живя в России, от него невозможно отвернуться: карты — это «Яндекс», доставка — «Яндекс», голос, зовущий повернуть направо, — «Яндекс». Это его роботы ползают по тротуарам Москвы; это его разбитая и грязная машина приедет в такой медвежий угол, куда никто больше не поедет. И это только часть, видимая ежедневно, — и от которой потому очень сложно абстрагироваться. И, как любая потребительская штука, которой пользуются миллионы, она неизбежно вызывает и раздражение.
Чтобы написать этот текст, я отброшу это клиентское раздражение, отброшу огромный масштаб, отброшу древний конфликт интересов: в прошлой жизни и мои фильмы выходили на платформах «Яндекса». Я отброшу всё это не для того, чтобы написать о бизнесе «Яндекса» или его корпоративной истории. Я сделаю это, чтобы рассказать историю длиной без малого семьдесят лет, и прошу вас тоже ненадолго абстрагироваться от нюансов тарифа «Эконом» (я знаю, я знаю).
II
В 1953 году, через 25 дней после смерти Сталина, советская власть ликвидировала 4-й спецотдел МВД, ведавший шарашками — системой тюрем для учёных, инженеров и других специалистов, подневольно занимавшихся военными разработками разной степени секретности. Большая часть этих тюрем превратилась в НИИ, лаборатории и другие того же рода учреждения с неприметными названиями — вы слышите их и сегодня, когда в новостях появляется очередной «Новичок». Конечно, и в каждом условно «гражданском» институте или бюро всё равно работал первый отдел, следивший за сотрудниками всех остальных отделов. Но всё-таки все они больше не были заключёнными.
Все они больше не были заключёнными, и шире — и к науке фундаментальной, и прикладной, и к тем, кого стали называть ИТР, инженерно-трудовой интеллигенцией, — больше не применялись правила лагерного барака. Вопрос, как теперь вести идеологический контроль, встал очень быстро: опасные для государства идеи не просто просачивались в хорошо образованную среду; оказалось, она и сама рождает диссидентов, и имя математика Есенина-Вольпина встанет в одном ряду с именами писателей Синявского и Даниэля. Нехорошо.
Второй сюжет, произведший неизгладимое впечатление не только на эту среду, но и на всё человечество без исключения, — создание атомной бомбы. Казалось, что будущее теперь уже точно пишется не в книгах или киносценариях, а на вымазанных мелом и покрытых мелкими формулами досках. Вокруг этого строится сюжет советской культуры, известный как «спор физиков и лириков».
Ещё несколько лет — и самыми популярными советскими писателями, книги которых мгновенно сметают с полок и витрин, становятся братья Стругацкие. Они пишут о далёком будущем, легко отправляя в него людей, невероятно похожих на своих современников. Дилеммы, которые занимают героев Стругацких, — это дилеммы героя-прогрессора: как учёному, обладающему соответствующей этикой и самыми передовыми технологиями в галактике, вести себя с архаическими обществами, погрязшими в войнах и насилии? Вмешиваться и спасать — или пустить все на самотёк, потому что единственный путь вперёд лежит через системное образование целых поколений и его ни ускорить, ни перепрыгнуть?
Таково время, в которое в городе Гурьеве Казахской ССР появляется на свет Аркадий Волож. В школе он познакомится со своим ровесником Ильей Сегаловичем. Теперь мы знаем их как основателей компании «Яндекс».
«Понедельник начинается в субботу» Стругацких станет любимой книгой Воложа.
III
Итак, научно-техническая интеллигенция больше не сидит в тюрьме, но обещание тюрьмы — или психушки — всегда где-то рядом. С учётом этого и соблазн самиздата, и вроде бы благородство подпольной деятельности для большинства выглядят уж слишком опасными. В ответ на этот стресс, когда страх и чувство несправедливости сдавливают разум с обеих сторон, постепенно формируется культура стокгольмского синдрома. Она равно скептически относится и к официальной власти, и к оппонированию ей, слова «политика» в ней нет, а «диссида» произносится презрительно.
Зато в ней есть романтика побегов от рутины, походов, ночного костра и утреннего тумана, лыжи ультимативно стоят у печки, и крылья расправил искатель разлук самолёт — разумеется, гражданский, а не военный; впрочем, военному мы спроектируем эти самые крылья уже в рабочее время.
Если смотреть на мир с такой перспективы, в споре физиков и лириков весьма убедительно побеждают физики, а гуманитарное знание приносит одни проблемы. Длясь в разных формах, старый спор постепенно перерастает в хорошо знакомый сюжет о бесполезности гуманитарного знания как такового. Идея о том, что книжки пишут и балеты ставят те, у кого просто мозгов для дифференциальных уравнений не хватает, прекрасно служит для самоострастки, ведь одно дело — видеть своё малодушие и ограниченность, а другое — иметь под ним практически философскую базу. Для идеологического контроля — очень, очень хорошо.
Нарратив о величии технарей и бездарности гуманитариев пережил и сам Советский Союз. Я застал его в конце девяностых — начале нулевых как совершенно общее место. И только самые упорные «физики» (в кавычках и без), отправившиеся через открытые в 90-х границы в рамках огромной утечки мозгов, обнаруживали, что за пределами бывшего СССР, оказывается, никто почему-то не смеется над литературой, искусством и философией как над резервациями для нищих интеллектом.
IV
Утечка мозгов вынесла своим бурным течением многих, но не Воложа с Сегаловичем. В девяностых они одновременно занимались импортом компьютерной техники и созданием поисковой системы, понимающей русскую морфологию, — чтобы продавать ее на дискетах. Только семь лет спустя, в 1997 году, поиск «Яндекса» появился в интернете, а вслед за ним — почта, каталог, новости и все остальное, что только может понадобиться человеку.
Во всём этом «Яндекс» не был первым, но был другим. Пока конкуренты пытались строить бизнес, сфокусированный исключительно на «технике» — коде, железе, инженерии, — «Яндекс» выглядел как явление из книг Стругацких, выпрыгнувшее в постсоветскую реальность. «Яндекс» говорил человеческим языком, у «Яндекса» вопреки всем правилам индустрии был главный редактор, в «Яндексе» точно понимали бессмысленность физиков без лириков. Даже сегодня, пройдя через все драматические трансформации, «Яндекс» продолжает удивлять наблюдателей положительным отбором при движении вверх по иерархии — в российских корпорациях давно принято наоборот, — и это шокирующе бросается в глаза.
И, конечно, ранний «Яндекс» был прогрессорской компанией. Ранний «Яндекс» — это Илья Сегалович, вместо формул пишущий на доске маркером: «1. Прогресс неостановим. 2. Работать всё равно ничего не будет». В книгу Стругацких такая формула встала бы как влитая.
V
В 2011 году Волож и Сегалович фотографировались в Нью-Йорке на открытии торгов Nasdaq — первых торгов этой биржи с акциями «Яндекса». В момент, когда фотограф нажал на кнопку, в лицо Воложу и Сегаловичу выстрелили конфетти: так новичкам на бирже создают соответствующие эмоции, и подпрыгнувшие усы Воложа подтверждают, что это работает. Для меня этот выстрел конфетти отделяет ранний «Яндекс» от нынешнего — не потому, что на размещении акций «Яндекс» невероятно озолотился, и не потому, что стал классической корпорацией.
Просто так совпало. «Яндекс» менялся вместе с Россией, в 2010 году она прошла через самые массовые антипутинские протесты, Илья Сегалович среди прочего всерьез раздумывал, как можно починить систему, чтобы государство не могло фальсифицировать выборы как хочет, — но скоропостижно умер в 2013 году. Давление на общество росло с каждым днем, и росло давление на «Яндекс» — прежде всего из-за «Яндекс.Новостей», аудитория которых превысила аудиторию Первого канала. «Яндекс» медленно, но верно уступал, пока «Новости» окончательно не превратились в инструмент пропаганды в советском стиле, даже более топорный, чем какая-нибудь «Россия сегодня».
VI
При этом дела-то шли всё лучше и лучше. Когда-то главным успехом «Яндекса» стала технология показа рекламы, превратившая его в коммерчески успешную корпорацию. Вторым прорывом стали такси и доставка, построенные уже не столько на технологиях, сколько на оппортунизме в отношении тёмных сторон российского общества и капитализма. Бесправные и нищие курьеры-мигранты, за копейки бегущие по городу, чтобы за 15 минут привезти успешному москвичу один персик, и таксисты, отказывающие себе в сне, чтобы не уронить рейтинг и не потерять заказы, вытащили «Яндекс» на новый уровень коммерческого успеха.
В сияющих офисах компании сотрудники не могут решить, какой выбрать фреш, — но это белые люди с российскими паспортами, из благополучных семей; те же, кто сидит за рулем такси или бежит с огромной курьерской сумкой, — не сотрудники, а круглосуточные фрилансеры без пенсии и больничного, и они, конечно, никогда не смогут подняться по корпоративной лестнице «Яндекса», потому что для таких, как они, перед лестницей стоят прозрачные, но непреодолимые двери.
В книжках Стругацких такого не было. Да, прогрессор может жить в своей башне из слоновой кости среди познавших тайны мироздания интеллектуалов. Выходя во внешний мир, он может сталкиваться с тёмной и жестокой цивилизацией. Но он не зарабатывает на ней, научив человека за 15 минут приносить продукты наперегонки с роботом, наслаждаясь регулярными премиями в виде акций.
VII
Началась война. Главный управленец «Яндекса» Тигран Худавердян сходил на встречу к начавшему войну Путину и мгновенно попал под санкции. Основатель компании Аркадий Волож долго и мучительно отделял себя и особенно дорогие своему сердцу проекты от компании. И, добившись этого, нашёл короткие, но вполне ясные слова: «Я категорически против варварского вторжения России в Украину, где у меня, как и у многих, есть друзья и родственники. Я в ужасе от того, что каждый день в дома украинцев летят бомбы... Когда мы создавали „Яндекс“, мы думали не только о технологиях и бизнесе. Мы верили, что строим новую Россию — открытую, прогрессивную, интегрированную в глобальную экономику, известную в мире не только своими сырьевыми ресурсами».
Заявление Воложа, молчавшего полтора года, а теперь представлявшегося израильским бизнесменом казахстанского происхождения, вызвало много эмоций. И на этом фоне практически незамеченным остался ответ одного из ключевых сотрудников раннего «Яндекса» Елены Колмановской — того самого бывшего главного редактора, столь необычного для компаний-конкурентов.
Я позволю себе большую цитату: «Честно говоря, я всегда считала, что мы делаем ужасно интересные штуки с огромной пользой для всех вокруг, включая наших родителей и детей. Не припомню ни одного разговора, включая встречи топ-менеджеров („политбюро“), где мы бы пеклись о судьбах России, да и вообще, как вы знаете, пафос чужд (по крайней мере был чужд) „Яндексу“ и во внешней, и во внутренней коммуникации. Посмотрев сейчас на эти 25 лет, я тоже думаю, что мы помогли нашей стране стать лучше для её жителей и можем этим гордиться. В терминах-мантрах „открытая“ и „прогрессивная“ разговаривать не умею».
«Государство обращало на „Яндекс“ все больше и больше внимания по мере роста значимости Интернета и позиции „Яндекса“ в нём. При этом, как мне кажется, государство у нас достаточно мягкое», — пишет она о государстве, второй год уничтожающем соседей всей своей мощью.
Колмановская, стоявшая у самых истоков «Яндекса», определяет себя как «человек технического образования гуманитарной направленности».
В новом споре физиков и лириков — проиграли все.
VIII
С начала войны «Яндекс» нередко представляют как опору режима, огромную толпу равнодушных к катастрофе любителей денег и комфортных переговорок, и, как и любой стереотип в отношении большого количества людей, это описание не кажется мне справедливым. Но вот о чем я думаю: с началом войны «Яндекс» снова пережил незаметную и, я полагаю, отрицаемую внутри трансформацию: из корпорации в... шарашку.
Да, вокруг нет колючей проволоки, и, да, оттуда легко можно уволиться, — но большинство не находит ответа на вопрос: «А куда?» Да, акции превратились в пыль, но хорошие зарплаты и выбор в кофе-поинте остались на месте. Можно выполнять людоедские законы, но вроде и не бежать впереди паровоза, — в конце концов, так новый альбом Монеточки услышат миллионы, а на маркировку иноагента всем плевать. «Яндекс.Новости» кое-как продали. И, в конце концов, никто не отменял внутреннюю эмиграцию внутри компании: можно, например, организовать вечеринку премиального такси в африканском стиле, взять какого-нибудь чернокожего диджея и толпу белых селебрити военной Москвы, и без всякого Захара Прилепина: разве плохо?
Сталинские шарашки выполняли важнейшую для режима задачу — создавали технологии для войны. Путинская шарашка выполняет важнейшую для режима задачу: создает технологии для комфортной тыловой жизни в условиях внешней войны, формирует экономику и быт, благодаря которым эта война третий год не ложится на Россию неподъемным бременем.
